Психофизиологическая экспертиза с применением полиграфа: хаос и его причины
Поводом для данной статьи послужила заметка в «Адвокатской газете», согласно которой «департаментом по вопросам правовой помощи и взаимодействия с судебной системой Министерства юстиции РФ разработан проект приказа», установивший, что «исследования психофизиологии человека с использованием полиграфа наукой не обоснованы и не признаются допустимыми доказательствами»1. Указанная цитата перекочевала в статью из министерского документа2, авторы которого, отторгая исследования с применением полиграфа (далее — ИПП), не заметили, что допустили явную оплошность: результаты каких-то исследований могут или не могут быть признаны допустимыми доказательствами, но это не имеет отношения к самим исследованиям. Некоторое время спустя проект приказа исчез из интернета, и вопрос как бы себя исчерпал. Но «тревожный звонок» — и уже не в первый раз — прозвучал, и исходил он от компетентного государственного органа.
Мнения о допустимости применения полиграфа при производстве экспертизы
Легитимное внедрение и развитие ИПП в России началось в условиях постоянных нападок на полезность использования этого метода в правоохранительных целях.
Мнения ученых. Сохранив оставшееся с советских времен негативное отношение к полиграфу, некоторые его противники знали только понаслышке об исследованиях с помощью этого прибора. Они утверждали, что «на основании физиологических реакций опрометчиво было бы делать выводы о доброкачественности показаний подозреваемого, отличать истинные показания от ложных»3. Более того, наиболее рьяные противники ИПП заявляли, что «квалификация этих методов как варварских, средневековых имеет достаточное основание», а «игры вокруг полиграфа поощряют недальновидные, невежественные руководители прокуратуры и МВД»4.
Сейчас заявления о псевдонаучности ИПП можно воспринимать лишь с улыбкой.
В противовес упомянутому выше ряд ученых быстро оценили прикладные возможности полиграфа и выступили в поддержку внедрения ИПП в практику5.
Вскоре Р. С. Белкин в трехтомном труде «Курс криминалистики» отнес ИПП к методам криминалистики, уделив различным аспектам использования полиграфа отдельную главу. Он впервые поставил вопрос о возможности использовании таких исследований в процессуальном порядке. Он считал, что «применение полиграфа может стать допустимым <…> при производстве экспертизы»6. Его позицию поддержал Ю. Г. Корухов: «Экспертиза с применением полиграфа должна получить права гражданства в уголовном процессе как одна из разновидностей диагностических исследований <…> [и] если диагностирование осуществляется экспертом, итогом становится его заключение, имеющее значение доказательства по делу»7.
Возможность выполнения ИПП в процессуальном порядке поддержал также Н. А. Селиванов. Как он полагал, «имеются все основания говорить о том, что в данном случае налицо все признаки процессуального действия, именуемого экспертизой»8. К концу ХХ века это положение стало хрестоматийным и было закреплено в фундаментальном учебнике по криминалистике9, подготовленном ведущими отечественными учеными-криминалистами.
Внедрение полиграфа в практику. К 2002 году в Институте криминалистики (далее — ИК) ФСБ России было завершено изучение и научное обоснование обширного круга вопросов теории, технологии и тактики проведения ИПП различного целевого назначения, в том числе выполнения ИПП в процессуальном порядке в форме судебной психофизиологической экспертизы (далее — СПфЭ). В результате ИПП получили убедительное обоснование с позиций криминалистической науки и уверенно вошли в арсенал методов и средств отечественной криминалистики. Весной 2002 года состоялся «первый в России прецедент принятия судом результатов СПфЭ в качестве доказательств по уголовному делу <…>. Высказанное Р. С. Белкиным предвидение получило реальное воплощение в правоохранительной практике»10.
Упомянутый учебник по криминалистике выдержал четыре переиздания, и сейчас, два десятилетия спустя, мнение авторов остается неизменным: «Речь должна идти не о правомерности использования полиграфа вообще, а об условиях его использования в процессуальной деятельности следователя и суда». Авторы учебника уверены, что «применение полиграфа может быть допустимым <…> при производстве экспертизы»11.
Итак, мнения специалистов Минюста, высказанные в 2017 году, и ведущих отечественных ученых-криминалистов о допустимости проведения ИПП в форме экспертизы диаметрально противоположны. Возникает вопрос: чем объясняется такое радикальное расхождение мнений?
Причины противоречивых позиций о допустимости экспертизы на полиграфе
Активное внедрение ИПП в различные сферы общественной практики произошло в начале 2000-х годов. Однако высокий спрос на полиграфологов и растущая потребность в применении полиграфа в процессуальном порядке, к сожалению, не привели к росту качества проводимых в стране СПфЭ. Напротив, становление технологии производства экспертизы с применением полиграфа столкнулось с рядом трудностей, а безответственная, порой граничащая с мошенничеством, практика отдельных полиграфологов, выступавших в качестве экспертов, привела к дискредитации самой идеи СПфЭ.
Первая попытка дать единую методику экспертизы. Федеральный межведомственный координационно-методический совет по судебной экспертизе и экспертным исследованиям (далее — ФМКМС) неоднократно рассматривал проблему проведения ИПП. Он пытался обобщить технологии производства СПфЭ, которые применяли различные ведомства. Положение усугублялось тем, что системные научные исследования по тематике ИПП и СПфЭ практически не проводились ни одним из государственных экспертных учреждений страны. В связи с этим ФМКМС в 2006 году поручил одному из авторов данной статьи создать специальную рабочую группу по проблемам проведения исследований с использованием полиграфа. В 2008 году деятельность межведомственной рабочей группы по ряду причин угасла, и до конца 2014 года ФМКМС больше не возвращался к рассмотрению этой тематики. Однако рабочая группа все же смогла решить некоторые из поставленных перед нею вопросов — например, определила предмет и объект СПфЭ12.
Вторая попытка: видовая методика. Независимо от деятельности ФМКМС в 2006 году группа специалистов в инициативном порядке составила авторскую Видовую экспертную методику производства психофизиологического исследования с использованием полиграфа13 (далее — Видовая методика). Вместе с пояснительной запиской методика содержала всего шесть с половиной страниц, но была широко разрекламирована авторами и внедрена в практику без этапа апробации14.
Вскоре выяснилось, что Видовая методика обладает целым рядом ошибок методического и процессуального характера. Производство СПфЭ по ней методически некорректно, а полученные в итоге ее применения выводы эксперта являются процессуально недопустимыми. Вместо пользы методика несла вред научно-обоснованному внедрению СПфЭ в практику, усугубляя неразбериху, с которой боролся ФМКМС. Неудивительно, что повторилась ситуация десятилетней давности: производство СПфЭ подверглось критике отдельными учеными15, и у некоторых из них «не вызывала сомнений преждевременность придания статуса экспертного исследования полиграфному опросу, хотя бы из-за отсутствия методик, позволяющих оценить достоверность выводов»16.
Методика ФСБ России. Введенная в действие Методика производства судебных психофизиологических экспертиз с применением полиграфа17 ИК ФСБ России (2009 год) оказалась сугубо ведомственной. В силу специфики ведомства она не была опубликована в открытой печати и осталась недоступной широкому кругу специалистов. Отсутствие в открытом доступе внятной методики производства СПфЭ сформировало у ученых мнение о признании результатов таких экспертиз недопустимыми доказательствами18.
Поэтому, принимая во внимание некорректность Видовой методики при ее использовании19, с одной стороны, и учитывая мнения противников СПфЭ, с другой, было признано принципиально необходимым подтвердить допустимость применения полиграфа в процессуальном порядке20.
Необходимость экспертизы
Стремление сторонников СПфЭ отстоять право на ее существование объяснялось сугубо практическими целями. Вековая практика использования полиграфа показала, что ИПП порой — последнее средство защиты человека от выдвигаемых против него ошибочных обвинений. Так, стал известен случай из практики Гагаринского районного суда г. Москвы, когда по его решению и в его помещении было выполнено ИПП заключенного, отбывшего почти три года из 14-летнего срока за убийство, которое он не совершал. Благодаря решимости суда использовать полиграф по данному уголовному делу и профессионализму полиграфолога (И. Нестеренко) невиновный был освобожден в зале суда21.
Следует отметить, что общественное мнение о признании результатов СПфЭ недопустимыми доказательствами формировали не только противники таких экспертиз, но и те, кто считал себя их сторонниками. Для иллюстрации такого курьеза достаточно привести пример, опубликованный в «Адвокатской газете». Выступая в 2011 году на семинаре, Я. В. Комиссарова (соавтор Видовой методики) признала, что применение полиграфа не имеет научной основы и опирается на практические наработки22. Но если нет научной основы ИПП, то на чем базируется Видовая методика? Это «признание» вызвало недоумение и было с одобрением воспринято противниками СПфЭ.
Судебная практика и позиция ВС РФ в отношении СПфЭ
В первое десятилетие существования СПфЭ Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ не имела четкой позиции в отношении полиграфа. В одних ситуациях ВС РФ заявлял, что «суд обоснованно признал недопустимыми доказательствами заключения так называемой психофизиологической экспертизы <…> так как они не являются доказательствами по уголовному делу» (кассационное определение от 04.06.2008 по делу № 74-008-18). В других ситуациях определения ВС РФ свидетельствовали, что «выводы экспертов не вызвали сомнений у суда» (кассационные определения ВС РФ от 22.04.2010 по делу № 77-О10-10, от 08.02.2011 по делу № 72-О11-3).
В итоге внедрение в практику Видовой методики, некомпетентные выступления и фактическое отсутствие в государственных экспертных учреждениях исследований, направленных на создание научно-обоснованной методики производства СПфЭ, закономерно привели к ожидаемому результату. В 2012 году ВС РФ исключил ссылку на использование заключений по результатам проведенных в ходе предварительного следствия психофизиологических экспертиз, в ходе которых исследовались показания Б. и Ш. в качестве доказательств (кассационное определение ВС РФ от 04.10.2012 по делу № 34-О12-12)23.
Причина исключения заключения СПфЭ как одного из доказательств была очевидна: экспертиза проводилась по Видовой методике. Соответственно, решение ВС РФ явилось реакцией на одну из грубейших ошибок этой методики, согласно которой «целью психофизиологического исследования с использованием полиграфа является проверка сообщаемой исследуемым лицом информации».
Этот случай отторжения СПфЭ привлек внимание специалистов, и весной 2013 года в Российской государственной академии правосудия (ныне РГУП. — Примеч. «УП») прошел первый научно-практический семинар, посвященный применению полиграфа в уголовном процессе. К этому семинару был разработан набор простых критериев24, по которым любой судья мог уверенно вынести решение: принять или отклонить представленное суду заключение эксперта-полиграфолога. При этом (в который раз!) было подчеркнуто, что Видовая методика непригодна для практики: действуя по этой методике, «эксперт выходит за пределы своей компетенции и вторгается в сферу деятельности следствия и суда»25.
Вместе с тем следует признать, что семинар не смог существенно повлиять на формировавшуюся тенденцию. За упомянутым выше решением ВС РФ последовал рост числа отказов в производстве СПфЭ и судебных решений об исключении результатов этих экспертиз из материалов уголовных дел.
Аргументы за экспертизу
Количество обоснованных и надуманных замечаний по различным процессуальным, методическим и иным вопросам производства СПфЭ увеличивалось и требовало разъяснений. Многое в этом плане сделал Ю. К. Орлов. Отметая некомпетентное мнение, он напоминал, что конкретная экспертиза может относиться к категории допустимых, но выбраковывается по каким-то другим признакам (например, ввиду допущенных процессуальных нарушений). Вместе с тем он признавал, что ключевым в обширном перечне замечаний являлось замечание об отсутствии научно-обоснованной методики производства СПфЭ. Допустимость применения полиграфа в судебной экспертизе, установленная учеными-криминалистами, в практике натолкнулась на недопустимо низкое качество производства СПфЭ и представление в суд их результатов в процессуально неприемлемом виде. По оценке Ю. К. Орлова, «появился целый ряд шарлатанов, которые дискредитируют эту деятельность»26.
Неуклонно отстаивая необходимость внедрения СПфЭ в практику, Ю. К. Орлов методично разъяснял суть заблуждения. Так, касаясь «возражения против признания СПфЭ судебной экспертизой» по причине того, что «все следственные действия, в том числе судебная экспертиза, могут проводиться принудительно, а СПфЭ — только добровольно»27, он подчеркивал, что «есть следственные действия, которые по своей природе не могут быть проведены принудительно. Например, следственный эксперимент — нельзя заставить обвиняемого пролезть в форточку, если он этого не желает. То же самое относится и к экспертизе. Вполне возможно принудительно изъять образцы крови, но получить образцы почерка или голоса можно только добровольно. То обстоятельство, что СПфЭ может быть только добровольной, вовсе не является уникальной ее особенностью».
Отвергая мнение одного из оппонентов о том, что результат СПфЭ «скорее искусство, а не наука, ибо слишком многое зависит от квалификации, опыта и интуиции специалиста-полиграфолога»28, Ю. К. Орлов считал, что «это можно отнести к любой другой экспертизе. Мало выявить признаки (например, почерка), нужно еще их обобщить, синтезировать и дать обоснованный вывод. И тут всегда многое зависит от личного опыта, квалификации и даже интуиции».
Наконец, Ю. К. Орлов обратил внимание еще на «один аргумент (он часто приводится в судебных решениях) — такая экспертиза не предусмотрена законом. Однако в законе прямо не предусмотрены и другие виды экспертиз (криминалистическая, автотехническая и пр.), и тем не менее успешно проводятся на протяжении десятилетий»29.
В итоге из-за отсутствия добротной, научно-обоснованной методики производства СПфЭ сложилась критическая ситуация. Несостоятельность Видовой методики на протяжении ряда лет обсуждалась в научной периодике в надежде, что авторы учтут высказанные замечания и исправят допущенные ошибки30. Но этого не произошло.
Типовая методика
В 2014 году СК России издал учебник по криминалистике под редакцией А. И. Бастрыкина. В нем отмечалось, что государственным органам, негосударственным организациям и полиграфологам «рекомендовано воздержаться от производства СПфЭ по Видовой методике до создания ее научно-обоснованного аналога»31. Стремясь вывести СПфЭ из созданного Видовой методикой тупика, в том же году Ю. И. Холодный и Ю. К. Орлов разработали Типовую методику производства судебной психофизиологической экспертизы с применением полиграфа32 (далее — Типовая методика). Технология СПфЭ, изложенная в Типовой методике, была впервые эффективно применена ИК ФСБ России еще в 2003 году: в ходе следствия по одному из резонансных дел она помогла доказать непричастность обвиняемого к инкриминируемому ему убийству двух человек.
Типовая методика была издана Академией СК России и активизировала интерес экспертного сообщества к СПфЭ. В декабре 2014 году ФМКМС рассмотрел вопросы применения полиграфа в стране и решил создать рабочую группу по подготовке унифицированной методики производства» СПфЭ33, признав тем самым удручающее положение, сложившееся с этим видом экспертиз.
Некорректность применяемых следствием методик
Оставляя за рамками статьи анализ Типовой методики34, отметим, что по указанию заместителей председателя СК России Ю. М. Ныркова и В. И. Пискарёва для ее апробации в 2015 году были подготовлены два десятка полиграфологов ведомства35. Но бюджетные средства (около 2 млн руб.) были потрачены впустую. После ухода упомянутых руководителей на пенсию обученным полиграфологам-криминалистам СК России было запрещено использовать Типовую методику в работе, и апробация не состоялась. А вскоре появился прообраз «унифицированного» нормативного акта — проект Методики производства судебных психофизиологических экспертиз с применением полиграфа36 (далее — Проект методики).
«Сборная» методика. Составленный «группой специалистов различных ведомств» Проект методики вызвал удивление. Не имея возможности обозначить все ошибки и изъяны этого документа, рассмотрим только три базисных его положения: объект и предмет СПфЭ и вопросы, выносимые на разрешение эксперта. Проект методики констатировал, что «объектом СПфЭ является психическое состояние человека, отражающееся в его физиологических реакциях37. Однако давно известно, что объектом ИПП и СПфЭ является память исследуемого лица38, но это почему-то неизвестно «группе специалистов».
Предметом СПфЭ Проект методики назвал «решение задач, которые стоят перед экспертом»39. Однако авторы Проекта методики, похоже, до конца не определились, что же является предметом СПфЭ, поскольку наряду с этим определением они предложили еще одно — «изучение динамики психофизиологических реакций, обусловленной возможно имеющейся у подэкспертного информацией, связанной с юридически значимым событием». Такой подход к определению предмета СПфЭ вызывает недоумение. Экспертная методика — это нормативный документ, не допускающий двояких толкований. Второе определение лишено логического смысла, а без упоминания о полиграфе является просто нелепым в контексте Проекта методики. Попутно стоит указать на неправильно используемый в Проекте методики термин «психофизиологические реакции»: в специальной литературе уже более 20 лет обращают внимание40 на то, что в ходе ИПП и СПфЭ регистрируют только физиологические реакции.
Понятно, что, неправильно определив объект и предмет СПфЭ, авторы Проекта методики неизбежно запутались в формулировании вопросов, выносимых на разрешение эксперта: они предложили три варианта взаимоисключающих (!) формулировок, и отдельные формулировки были взяты… из Видовой методики.
Методика ЭКЦ МВД России. Оценив и отвергнув некачественный Проект методики, Экспертно-криминалистический центр (далее — ЭКЦ) МВД России решил «в целях методического обеспечения указанного направления экспертной деятельности, с учетом необходимости унификации порядка использования полиграфа, в рамках криминалистического обеспечения оперативно-розыскной и уголовно-процессуальной деятельности» провести научно-исследовательскую работу (далее — НИР). В итоге НИР предполагалось разработать «методические рекомендации по порядку производства психофизиологических экспертиз и исследований с применением полиграфа (далее — ПФЭИ)».
Летом 2017 года ЭКЦ подготовил Информационное письмо, которым «до окончания указанной НИР» следовало руководствоваться «при производстве ПФЭИ»41 всем специалистам органов МВД России. Не пытаясь разобрать все ошибки и изъяны этого документа, рассмотрим лишь представленные в нем объект, предмет СПфЭ и вопросы, выносимые на разрешение экспертизы. Так, в Информационном письме указывается, что «объект экспертного исследования — физиологические проявления протекания психических процессов, связанных с восприятием, закреплением, сохранением и последующим воспроизведением человеком информации о каком-либо событии». Предметом экспертного исследования были названы «психофизиологические реакции, обусловленные корреляционной зависимостью между предъявляемыми стимулами и изменением психофизиологического состояния организма человека, выявленные в ходе тестирования на полиграфе». При производстве «ПФЭИ на разрешение эксперта могут быть поставлены следующие вопросы:
1. Выявляются ли в ходе экспертного исследования психофизиологические реакции, свидетельствующие о том, что гр. Ф. И. О. располагает информацией о деталях события (кратко описывается ситуация)?
2. При каких обстоятельствах могла быть получена гр. Ф. И. О. эта информация?
3. Могла ли она быть получена в момент события (уточняются обстоятельства случившегося и временной период, интересующие лицо, назначившее ПФЭИ)?»42
Перечисленные вопросы практически без изменений были снова взяты из Видовой методики. Это, впрочем, неудивительно: один из авторов этой методики был приглашен в состав исполнителей НИР, которую ЭКЦ должен завершить в 2018 году.
Изложенный выше обзор усилий последних лет по созданию методики производства СПфЭ показывает пропасть, которая образовалась между признанной принципиальной допустимостью производства СПфЭ и поразительной некомпетентностью «специалистов», четвертый год безуспешно пытающихся создать требуемую «унифицированную методику». Вопросы теории судебной экспертизы давно и успешно разработаны отечественной юридической наукой43, но накопленный опыт отметается составителями методических документов, весьма вольно трактующими требования технологии ИПП (СПфЭ). Достаточно отметить, что в Информационном письме из двух десятков требований к формулированию вопросов для тестов ИПП и СПфЭ упомянуты лишь пять и вообще не указаны тесты, которые допустимо использовать в ходе ИПП и СПфЭ. Проявлением некомпетентности является также то, что для такой многонациональной страны, как Россия, по мнению составителей Информационного письма, «привлечение переводчика к производству ПФЭИ нежелательно и допускается в порядке исключения в тех случаях, когда необходимо провести исследование в отношении лица, с которым полиграфолог не может свободно общаться на одном языке»44.
Полагаем, что дополнительную смуту в головы авторов двух упомянутых выше документов внесла интенсивная рекламная кампания одной отечественной фирмы, которая, кроме производимых ею полиграфов, настойчиво продвигала на российский рынок американские тесты ИПП. Однако заимствование в США каких-то отдельных тестов или методических приемов не заменит необходимости проведения работы по созданию научно-обоснованной методики СПфЭ. Зарубежный опыт перенимать нужно, но следует критически оценивать его достижения и задаться, например, вопросом, почему ИПП до сих пор не признаны американской криминалистической наукой. Не сумев за многие десятилетия дать научное обоснование ИПП как метода «детекции лжи», ведущие американские полиграфологи склоняются к мысли о том, что ИПП, видимо, следует рассматривать как процесс исследования следов в памяти человека45. Именно эта теоретическая концепция доминирует в отечественной криминалистике (об этом свидетельствуют упомянутые выше учебники), и зарубежные коллеги в последнее время проявляют интерес к опыту Российской Федерации46 в данной области.
Выводы
Завершая статью, представляется правильным рекомендовать ФМКМС, ЭКЦ МВД России и иным заинтересованным экспертным учреждениям обратить внимание на положение, сложившееся в области теории и практики применения полиграфа. Следует неформально подойти к оценке создаваемых нормативных методических актов (методик) производства СПфЭ. В противном случае экспертиза с помощью полиграфа так и останется «территорией» для злоупотреблений и шарлатанства и не сможет встать на защиту невиновного. Авторы данной статьи располагают возможностью принять активное участие в оценке научной обоснованности таких методических документов и соблюдения ими требований технологии ИПП и СПфЭ.
1. Аверьянова Т.В., Белкин Р.С., Корухов Ю.Г., Россинская Е.Р. Криминалистика. Учебник для вузов. – М.: НОРМА-ИНФРА-М, 1999. 990 с.
2. Белкин Р.С. Курс криминалистики. Том третий. – М.: ЮристЪ. 1997. С. 54. [3] Зажицкий В. Всё о том же «детекторе лжи» // Юридическая газета. 1992. № 39-40. С. 8.
3. Белкин А.Р. Допустимость, достоверность, процессуальная пригодность, или ещё раз о роли полиграфа в уголовном судопроизводстве // Уголовное судопроизводство. 2013. № 2. С. 14-20.
4. Зинин А.М., Майлис Н.П. Судебная экспертиза. Учебник. – М.: Право и закон, 2002. 320 с.; Аверьянова Т.В. Судебная экспертиза. Курс общей теории. – М.: Норма, 2008. 480 с.; Майлис Н.П. Введение в судебную экспертизу. – М.: Закон и право, 2015. 159 с.; и др.
5. Исаева Л.М. Актуальные вопросы использования полиграфных устройств в сфере уголовного судопроизводства России // Проблемы использования полиграфных устройств в деятельности органов внутренних дел: Матер. науч.-практ. конф. (25-26.09.2008, г. Москва). – М.: ВНИИ МВД России, 2008. С. 55.
6. Китаев Н. Психофизиологическая экспертиза – грубое нарушение Инструкции о порядке применения полиграфа при опросе граждан // Российский следователь. 2007. № 6. С. 32-34.
7. Корухов Ю.Г. Криминалистическая диагностика при расследовании преступлений. Науч.-практ. пособие. – М.: НОРМА-ИНФРА-М, 1998. С. 279-280.
8. Ларин А.М. Нетрадиционные методы раскрытия преступлений // Государство и право. 1995. № 9. С. 60-66; Криминалистика и паракриминалистика. – М.: «БЕК», 1996. С. 148.
9. Митричев В.С., Холодный Ю.И. Полиграф как средство получения ориентирующей криминалистической информации // Записки криминалистов. – М.: «Юрикон», 1993. Вып. 1. С. 173-180;
10. Митричев В.С., Холодный Ю.И. Правовые аспекты применения полиграфа в оперативно-розыскной деятельности // Записки криминалистов. – М.: «Юрикон», 1995. Вып. 5. С. 218-223; Образцов В.А. Криминалистика. Курс лекций. – М.: «Право и Закон», 1996.
11. Николаев А.Ю. Оценка качества психофизиологических исследований: полемика и практические последствия // Уголовный процесс. 2013. № 10. С. 77-83;
12. Орлов Ю.К., Холодный Ю.И. О методическом обеспечении судебной психофизиологической экспертизы с применением полиграфа // Расследование преступлений: проблемы и пути их решений. 2016. № 2. С. 144-150.
13. Орлов Ю.К., Холодный Ю.И. Судебно-психофизиологическая экспертиза с применением полиграфа: проблема допустимости // Вестник Академии экономической безопасности МВД России. 2009. № 12. С. 83.
14. Орлов Ю.К., Холодный Ю.И. Использования полиграфа в уголовном процессе: рекомендации по оценке экспертизы // Уголовный процесс. 2013. № 8. С. 64-73.
15. Орлов Ю.К., Холодный Ю.И. Использование полиграфа в уголовном судопроизводстве // Теоретические и прикладные аспекты использования специальных знаний в уголовном и гражданском судопроизводстве: Научно-практическое пособие. Вып. 3. – М.: Российская Академия Правосудия, 2014. С. 15-31.
16. Подшибякин А.С., Холодный Ю.И. Оценка качества криминалистических исследований и экспертиз с применением полиграфа // Уголовный процесс. 2013. № 4. С. 60-66;
17. Фесенко А.В., Холодный Ю.И. Методические основы испытаний на полиграфе (Анализ зарубежного опыта) // Записки криминалистов. – М.: «Юрикон», 1995. Вып. 5. С. 223-230.
18. Холодный Ю.И. Опрос с использованием полиграфа и судебная психофизиологическая экспертиза // Роль и значение деятельности проф. Р.С. Белкина в становлении и развитии современной криминалистики: Матер. Междунар. конф. (к 80-летию со дня рождения профессора Р.С. Белкина). – М.: Академия управления МВД России, 2002. С. 426.
19. Холодный Ю.И. Судебно-психофизиологическая экспертиза с применением полиграфа: период становления (статья первая) // Вестник криминалистики. 2008. Вып. 1(25). С. 25-33.
20. Холодный Ю.И. Судебно-психофизиологическая экспертиза с применением полиграфа: период становления (статья вторая) //Вестник криминалистики. 2009. Вып. 1(29). С. 50-59.
21. Холодный Ю.И. Трудности на пути внедрения в практику экспертизы с применением полиграфа // Вестник Академии экономической безопасности МВД России. 2010. № 5. С. 109-112; Орлов Ю.К., Холодный Ю.И. Процессуальные проблемы применения полиграфа при расследовании уголовных дел // Вестник криминалистики. 2012. Вып. 4(44). С. 28-34.
22. Видовая экспертная методика производства психофизиологического исследования с использованием полиграфа // Инструментальная детекция лжи: реалии и перспективы использования в борьбе с преступностью: Материалы международного научно-практического форума. – Саратов: СЮИ МВД России, 2006. С. 90-96.
23. Методика производства судебных психофизиологических экспертиз с применением полиграфа. – М.: Институт криминалистики ЦСТ ФСБ России, 2009. 31 с.
24. Пособие для следователя Расследование преступлений повышенной общественной опасности / под ред. Н.А. Селиванова и А.И. Дворкина. – М.: 1999. С. 38.
25. «Пятиминутка правды», Российская газета, 09.02.2010 №5105;
26. «Не имеет научной основы», «Адвокатская газета», №5,2011//Архив http://old.advgazeta.ru/arch/94/621. (дата обращения – 04.07.2018)
27. Возможности и порядок производства психофизиологических экспертиз и исследований с применением полиграфа в экспертно-криминалистических подразделениях системы МВД России. Информационное письмо. – М.: ЭКЦ МВД России, 2017. С. 5.
28. Krapolh D.J. Paradigm shift: searching for trace evidence in human memory // The police chief. 2016. February. P. 52-55.
29. Podshibiakin A.S., Kholodny Y.I., Krapohl D.J. Criminalistics investigation using a polygraph: Russian Federation Experience (Подшибякин А.С., Холодный Ю.И., Краполь Д.Дж. Криминалистические исследования с применением полиграфа: опыт Российской Федерации) // Polygraph and Forensic Credibility Assessment. 2018. v. 47. № 1. P. 66-73.
- Хаос в сфере методик производства экспертизы с помощью полиграфа создал ситуацию, вследствие которой появился ряд шарлатанов, дискредитирующих саму идею этой экспертизы
Почему оправдательных решений больше, чем показывает статистика
Когда мы слышим или читаем о том, что российские суды при рассмотрении уголовных дел имеют явный обвинительный уклон, основным признаком этого называют крайне низкий процент оправдательных приговоров. Так, по данным Судебного департамента при Верховном Суде РФ, в 2017 году в целом по России суды первой инстанции оправдали 2233 лица при том, что всего окончено 914 881 уголовное дело в отношении 991 619 лиц. То есть оправдано было, согласно только этим данным, примерно 0,23% от всего количества подсудимых1. В сознании большинства людей моментально складывается пропорция: если оправдывается менее 1% подсудимых, то осуждается более 99%.
Причем подобное мнение распространено и в высших эшелонах государственной власти. Так, член Совета Федерации А. Беляков недавно заявил: «У нас статистика, к сожалению, печальная в уголовном законодательстве. Российская система, об этом говорят не только правозащитники и юристы, но и сами судьи, носит очевидный обвинительный уклон. Если мне не изменяет память, только 0,6% уголовных дел заканчивается оправдательным приговором. То есть 99,4% — это обвинительные приговоры»2.
Как обычно объясняют обвинительный уклон
Под обвинительным уклоном судебного разбирательства понимается уклонение от справедливого разрешения уголовного дела в сторону обвинения, что противоречит Конституции и УПК. В соответствии с указанными нормативно-правовыми актами обвинительный уклон прямо запрещен, поскольку уголовно-процессуальный закон гарантирует справедливое рассмотрение и разрешение уголовного дела на основе принципа состязательности и равноправия сторон компетентным, независимым и беспристрастным судом.
По мнению Л. Мазурика3, существует три причины, которыми принято объяснять то, что судьи выносят только обвинительные приговоры.
Причина первая: многие судьи пришли из прокуратуры и остаются во власти своих прошлых профессиональных навыков — воспринимают себя как борцов с преступностью, а не защитников закона. Кроме того, судьи продолжают с сочувствием относиться к бывшим сослуживцам — прокурорам и закрывают глаза на недостатки в их работе.
Вторая причина: большинство судей получили юридическое образование еще в советское время и поэтому подходят к судебному процессу по старинке — защиту воспринимают как неизбежную и малозначащую формальность, а обвинителя как представителя государственных интересов слушают внимательно и внимают ему.
Третья причина: большая нагрузка на судей, из-за чего в рассмотрении дел возникает спешка. У судьи нет возможности тщательно разбираться с обстоятельствами каждого дела, поэтому часто приговоры выносятся на основе слабых доказательств.
Такое понимание причин большого количества обвинительных приговоров распространено.
В рамках настоящей статьи мы попытаемся взглянуть на данную проблему более широко и более углубленно, так как она кроется не только в методике подсчета абсолютных чисел и их процентного соотношения, и выходит далеко за границы отношений, регулируемых нормами УПК.
Почему по оправданиям статистика несправедлива
Все основания постановления незначительного на первый взгляд количества оправдательных приговоров можно разделить на две категории: процессуальные (те, которые прямо вытекают из самого факта применения норм УПК) и непроцессуальные. Начнем с первых.
Много дел суды рассматривают в особом порядке, а оправдание по ним невозможно. Значительное количество уголовных дел рассматривается в особом порядке судебного разбирательства (ст. 226.9, 316, 317.7 УПК) — до 65–67%. Так, в 2017 году этот показатель составил 65,43%: из 914 881 оконченного производством дела 598 634 дела в отношении 626 202 (или 63,29%) лиц рассмотрены именно в особом порядке. При этом обвинительный приговор был постановлен в отношении 519 696 лиц (по остальным делам производство было прекращено).
Согласно нормам указанных статей УПК и разъяснениям Пленума Верховного Суда РФ4 при рассмотрении уголовных дел в данных формах судебного разбирательства постановление оправдательного приговора невозможно в принципе.
Перечисленные уголовно-процессуальные институты уже прочно укоренились в практике и, как представляется, полностью оправдали свое существование. Говорить здесь о незаконности методов ведения предварительного расследования, о фальсификации доказательств и тому подобных вещах не имеет смысла, так как практически все эти дела из разряда так называемых очевидных.
Доказательственная база формируется по ним не только и даже не сколько из факта признания обвиняемым своей вины и согласия с предъявленным ему обвинением. Доказательствами служат также записи камер видеонаблюдения (например, видео факта кражи или покушения на кражу в крупных сетевых магазинах; преступления против жизни и здоровья, также зафиксированные камерами в кафе, на улицах, видеорегистратором в автомобиле и т. д.) и наличие на месте преступления отпечатков пальцев подозреваемого (обвиняемого), а также значительного количества свидетелей, показания которых не противоречат друг другу.
Не будем забывать и о преступлениях с формальными составами, например, предусмотренных ст. 157 УК «Неуплата средств на содержание детей или нетрудоспособных родителей», иных аналогичных преступлениях (ст. 327, 264.1 УК и др.). Для привлечения к ответственности по указанным составам достаточно доказать, к примеру, сам факт повторной неуплаты алиментов, подделки документа (водительского удостоверения, медицинской справки, листка нетрудоспособности и т. д.) или повторность управления транспортным средством в состоянии опьянения.
Статистика по оправданиям и обвинениям берет в расчет не только приговоры. Судьи, помимо рассмотрения уголовных дел по существу и вынесения приговоров (оправдательных или обвинительных), вправе выносить иные итоговые решения, в том числе прекращать дело. В среднем суды первой инстанции прекращают дела в отношении примерно 20% подсудимых в год (из которых до 2% — по реабилитирующим основаниям).
Например, в 2017 году суды первой инстанции прекратили производство по уголовным делам в отношении 196 823 лиц (19,85% от общего количества лиц по оконченным производством уголовным делам), из них в отношении 3457 лиц (1,76%) — по реабилитирующим основаниям.
При этом, согласно требованиям Конституции (ст. 49), УПК (ст. 14) и неоднократно высказанной по этому поводу позиции Конституционного Суда РФ5, лицо, в отношении которого дело прекращено пусть даже и не по реабилитирующим основаниям, не признается виновным в совершении преступления и не является судимым.
Здесь же необходимо отметить и работу судов по применению принудительных мер медицинского характера (до 1% от общего количества лиц по рассмотренным уголовным делам) и принудительных мер воспитательного воздействия к несовершеннолетним (до 0,3% от общего количества лиц по рассмотренным уголовным делам). Так, в 2017 году указанные показатели составили соответственно 8655 лиц (0,87%) и 2270 лиц (0,23%).
Не следует забывать и о направлении уголовных дел по подсудности (подведомственности); о возвращении уголовных дел в порядке ст. 237, 446.2 УПК, ведь согласно правилам, по которым ведется статистическая отчетность судов, в подобных случаях дело также считается оконченным производством. В частности, в 2017 году по подсудности (подведомственности) суды направили дела в отношении 44 404 лиц (4,48%), в порядке ст. 237, 446.2 УПК возвратили дела в отношении 12 614 лиц (1,27%).
И ведь процент оправдательных приговоров считается от всей этой огромной массы дел, по которым не постановляется приговор именем Российской Федерации как итоговый акт правосудия!
Поэтому мы полагаем, что реальный показатель осужденных к уголовному наказанию, составляет 73,24% (724 620 лиц)
Если же подсчитать, сколько объективно, по нашему мнению, выносится оправдательных приговоров в России, то следует из общего числа лиц, в отношении которых в 2017 году были постановлены приговоры, причем как обвинительные, так и оправдательные (всего это 726 853 лица), вычесть число лиц, дела в отношении которых рассмотрены в особом порядке с постановлением обвинительного приговора (519 696).
В сухом остатке у нас 207 157 лиц, в отношении дальнейшей судьбы которых действительно идет состязание, проявляются проблемы в доказывании тех или иных обстоятельств дела, остро стоит вопрос именно о виновности или невиновности подсудимого и т. д. Следовательно, процент оправданных лиц в 2017 году реально в 4,7 раза выше, чем по данным статистики, и составил 1,08% (напомним, что всего оправдано было 2233 лица). Но и это только по первой инстанции.
Но ведь оправдывают (и прекращают производство, и возвращают дела прокурору и т. д.) не только суды первой, но также апелляционной, кассационной и надзорной инстанций.
Для примера приведем только несколько цифр6. В 2017 году в апелляционном порядке суды отменили 270 обвинительных приговоров с постановлением оправдательного приговора. 778 дел с обвинительными приговорами, постановленными судами первой инстанции, после отмены приговоров были возвращены прокурору для устранения недостатков в порядке ст. 237 УПК. После отмены обвинительного приговора в апелляции прекращено производство по различным основаниям (в том числе частично) по 980 делам (в том числе по реабилитирующим основаниям — по 150 делам). Частично (с оставлением в силе другого, менее тяжкого обвинения) отменено 104 обвинительных приговора. Изменено 2178 обвинительных приговоров (с изменением квалификации) со смягчением наказания.
В кассационном порядке в 2017 году отменено 860 обвинительных приговоров судов первой инстанции и 380 обвинительных приговоров судов апелляционной инстанции с направлением дел на новое судебное рассмотрение. С прекращением производства по уголовному делу отменено 182 обвинительных приговора, постановленных судами первой инстанции (из них 108 — по реабилитирующим основаниям), и 104 обвинительных приговора, постановленных судами апелляционной инстанции (из них 67 — по реабилитирующим основаниям). Кроме того, 118 уголовных дел после отмены обвинительных приговоров, постановленных судами первой инстанции (52 дела — по приговорам, постановленным судами апелляционной инстанции), были направлены прокурору в порядке ст. 237 УПК для устранения недостатков. Частично (с оставлением в силе другого, менее тяжкого обвинения) отменено 33 обвинительных приговора судов первой инстанции и 19 приговоров судов апелляционной инстанции. Изменено 1095 обвинительных приговоров (с изменением квалификации) со снижением наказания, из них 730 были постановлены судами первой инстанции.
Верховный Суд РФ в 2017 году в надзорном порядке отменил три обвинительных приговора с направлением уголовных дел на новое судебное рассмотрение, частично (с оставлением в силе другого, менее тяжкого обвинения) отменил один обвинительный приговор. Изменил один обвинительный приговор (с изменением квалификации) со снижением наказания.
Также стоит упомянуть, что некоторые приведенные выше цифры создают множество «фантомных» дел. Например, уголовные дела, направленные по подсудности (подведомственности) либо возвращенные прокурору, фактически дважды учитываются в статистических отчетах, хотя по ним не принято еще никакого итогового решения по существу. Это также в какой-то мере влияет на общее количество рассмотренных дел, от которого мы высчитываем процент оправдательных приговоров.
Также дважды учитываются дела, которые после отмены судами вышестоящих инстанций решений по ним направляются на повторное рассмотрение по существу в суд первой (апелляционной) инстанции либо повторно обжалуются в суд кассационной (надзорной) инстанции.
Есть четыре процессуальных фильтра, которые отсеивают потенциально «оправдательные» дела. Перед тем как дойти до рассмотрения судом первой инстанции по существу уголовное дело проходит на своем пути как минимум четыре условных фильтра.
Первый из них — стадия возбуждения уголовного дела. Данная стадия возникла в 20-х годах прошлого столетия. Ее необходимость обосновывалась тем, что это «возбуждение уголовного дела — правовое основание для всех дальнейших процессуальных действий при расследовании и в дальнейшем разрешении уголовного дела по существу в суде первой инстанции»7.
Современные ученые-процессуалисты считают, что значение стадии возбуждения уголовного дела состоит в том, что она предопределяет судьбу дела и всей процессуальной деятельности, связанной с расследованием уголовного дела и рассмотрением его в суде по существу8.
Таким образом, в следующую стадию уголовного судопроизводства — предварительное расследование — уже не попадут дела, результатом рассмотрения которых мог бы стать оправдательный приговор или прекращение по реабилитирующим основаниям.
По данным статистики, в 2017 году в Оренбургской области было зарегистрировано 199 914 сообщений о совершенных, совершаемых либо готовящихся преступлениях, но уголовных дел возбуждено лишь 25 556, то есть всего по 12,8% сообщений9.
Второй фильтр, через который проходит уголовное дело, — стадия предварительного расследования. На этой стадии прекращается (в том числе и по реабилитирующим основаниям) до 2% уголовных дел, приостанавливается производство по 50% дел10. Вся уголовно-процессуальная деятельность в стадии предварительного расследования направлена на установление наличия или отсутствия фактических и юридических оснований для привлечения конкретного лица в качестве обвиняемого, а в последующем — и к уголовной ответственности. Исходя из этого, можно сделать вывод, что результаты уголовно-процессуальной деятельности в этой стадии (доказательства) являются необходимыми условиями для последующего рассмотрения и разрешения уголовного дела в суде.
Третий фильтр — процедура утверждения прокурором обвинительного заключения (акта, постановления). Прокурор утверждает его в случаях, когда согласен с выводами следователя (дознавателя) по установленным в ходе расследования обстоятельствам дела, с правильностью квалификации, удовлетворен соблюдением норм УПК при производстве следственных и иных процессуальных действий. Не будучи уверенным в успехе рассмотрения уголовного дела в суде, прокурор просто не утвердит обвинение и не направит дело в суд.
Отметим, что на достаточно высокий уровень развитии института досудебного расследования указал в своем интервью газете «Собеседник» В. Маркин. По его мнению, малое количество оправдательных приговоров объясняется тем, что в России развит институт досудебного расследования. Как пояснил В. Маркин, «у нас есть возможность еще на стадии доследственной проверки получить данные, достаточные для того, чтобы сделать первые выводы о наличии (либо отсутствии) состава преступления», малый процент оправдательных приговоров говорит о высокой квалификации следствия, а «постоянные упреки» исходят от «либерально настроенной общественности»11.
Наконец, четвертый фильтр — предание обвиняемого суду — уголовно-процессуальное решение, свидетельствующее о том, что дело подлежит рассмотрению в судебном разбирательстве суда первой инстанции. Судья единолично (в отдельных случаях — суд коллегиально) в распорядительном заседании изучает материалы дела и, не предрешая вопрос о виновности обвиняемого, определяет в установленном законом порядке, имеются ли достаточные основания для рассмотрения дела в судебном заседании.
Как справедливо указывает А. П. Гуськова, «задача этой стадии (подготовки к судебному заседанию. — Примеч. авт.) сводится к тому, чтобы не допустить до судебного разбирательства поверхностно расследованных уголовных дел и предупредить тем самым необоснованное помещение на скамью подсудимых заведомо невиновных лиц и их незаконное осуждение»12.
Отметим, что по делам частного обвинения отсутствует рассмотренный нами «отсев», присущий досудебному производству. Этим и объясняется тот факт, что по делам частного обвинения суды выносят в разы больше оправдательных приговоров по сравнению с делами публичного и частно-публичного обвинения.
Так, если высчитывать процент оправданных только применительно к делам частного обвинения (ч. 1 ст. 115, ст. 116.1 и ч. 1 ст. 128.1 УК), то доля таких лиц в 2017 года составила 12% (из 9031 лица, привлеченного к ответственности, оправдано было 1083).
Непроцессуальные фильтры, или «хитрости» статистики. При формировании статистических отчетов (откуда потом и берется процент постановляемых оправдательных приговоров) суды следуют требованиям Инструкции по ведению судебной статистики13.
Вот только некоторые выдержки из данной инструкции.
«Лицо должно учитываться как оправданное только при полном оправдании по всем статьям по результатам рассмотрения дела по первой инстанции без учета результатов рассмотрения дела в вышестоящей инстанции» (п. 1.2.50 разд. II).
«При частичном оправдании или прекращении дела по отдельным составам, но при осуждении по другим лицо учитывается как осужденное» (п. 1.2.52 разд. II).
«При одновременном оправдании лица по одному составу и прекращении уголовного дела по другому составу, а также в случае прекращения дела с переквалификацией статьи обвинения результат рассмотрения дела в отношении лица должен быть учтен по наиболее тяжкой статье, по которой вынесено соответствующее решение о прекращении дела» (п. 1.2.53 разд. II).
В показателе «Результат рассмотрения дела в отношении лица в целом» подсудимый учитывается как оправданный при его оправдании по всем составам предъявленного ему обвинения (п. 2.6.2 разд. III).
Следовательно, теоретически суд может оправдать лицо по пяти, десяти, двадцати и т. д. эпизодам и признать его виновным в совершении только одного преступления (пусть даже не по самой тяжкой статье из вмененных обвинением), но в статистическом отчете все рассмотренное уголовное дело будет отражаться как постановленное с обвинительным приговором.
Та же ситуация — если по делу привлекаются несколько подсудимых: оправданы (в том числе полностью) могут быть пять из шести, а шестой подсудимый — осужден по одной из нескольких вмененных ему статей УК. В этом случае дело все равно будет отражаться в статистическом отчете как рассмотренное с вынесением обвинительного приговора. И такие случаи в практике не единичны.
К непроцессуальным фильтрам можно отнести и перспективу ответственности дознавателя, следователя и прокурора при вынесении судьей оправдательного приговора.
За каждый оправдательный приговор прокурор несет дисциплинарную ответственность. Кроме того, у оправданного возникает право на реабилитацию за счет государства; прокурор же как представитель государства должен принести свое официальное письменное извинение за причиненный такому лицу вред.
Если судья вынес оправдательный приговор, значит, прокурор ненадлежащим образом проверил уголовное дело, поступившее от следователя, дознавателя.
Дознаватель и следователь также несут дисциплинарную ответственность при вынесении судом оправдательного приговора. За их деятельностью на постоянной основе осуществляется ведомственный контроль. Как правило, реабилитирующие решения выносятся по делам, расследование которых проведено неполно и односторонне. Недостатки в организации работы дознавателей и следователей, которые влекут оправдание подсудимых и прекращение судами дел по реабилитирующим основаниям, нарушения уголовно-процессуального закона, допущенные органами предварительного расследования при сборе и закреплении доказательств, влекущие уменьшение доказательственной базы по уголовному делу в судебном заседании, порождают сомнения в виновности подсудимого, которые суды толкуют в пользу последнего. Непринятие мер для установления обстоятельств, предшествующих совершению преступления, но имеющих значение по делу, также способствует вынесению оправдательного приговора.
Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что дисциплинарную ответственность несут прокурор, следователь и дознаватель. Причем ответственность они несут как при вынесении оправдательного приговора, так и при прекращении судами дел по реабилитирующим основаниям. Таким образом, дознаватель, следователь и прокурор на стадии предварительного расследования заинтересованы в том, чтобы расследование дела проходило на должном уровне, с соблюдением всех норм уголовно-процессуального законодательства, и были собраны все доказательства, свидетельствующие о виновности лица в совершенном им преступлении.
В связи с изложенным считаем, что российская система уголовного преследования и правосудия достаточно эффективна, что в значительной степени обусловлено многоступенчатой системой проверки законности и обоснованности привлечения лиц к уголовной ответственности.
В заключение хотелось бы указать только на то, что стоит призадуматься, настолько ли объективно оценивает научное сообщество и гражданское общество работу судов по рассмотрению уголовных дел, основываясь исключительно на количестве постановленных ими оправдательных приговоров. Ведь легче просто критиковать суды, это сейчас так популярно…
1. Гуськова, А. П. Избранные труды. — Оренбург: издательский центр ОГАУ, 2007. — 724 с.
2. Середнев, В. А. Стадия возбуждения уголовного дела: рудимент или необходимость // Российское право: образование, практика, наука. — 2016. — № 4.
3. Строгович, М. С. Курс советского уголовного процесса. В 2-х т. Т. 2: Порядок производства по уголовным делам по советскому уголовно-процессуальному праву. — М., 1970. — 516 с.
Запомним
- Реальный показатель осужденных к уголовному наказанию составляет 73,24%
- По делам частного обвинения отсутствуют процессуальные фильтры, присущие досудебному производству. Этим и объясняется тот факт, что по таким делам суды выносят в разы больше оправдательных приговоров по сравнению с делами публичного и частно-публичного обвинения
Обвинение руководителя в растрате. Решение ВС, которое поможет защите
This is a modal window.
Мы уже писали об уголовных делах по ст. 160 УК «Присвоение или растрата», фигурантами которых становятся руководители бюджетных организаций. Речь идет о ситуации, когда руководитель дает распоряжение оплатить наложенный на него как на должностное лицо административный штраф из бюджета вверенного ему предприятия, а не из собственных средств1. О причинах штрафа, наличии смысла, в том числе экономического, в уголовном преследовании за такие действия можно спорить. Но судебная практика по таким делам и по сей день остается очень разнородной. Пример тому уголовное дело в отношении Валентины Гусевой2, невиновность которой защите удалось доказать только после обращения в Верховный Суд РФ.
«Преступный сговор» на 12 тысяч рублей
В феврале 2014 года в муниципальное предприятие «Очистка воды», директором которого являлась Валентина Гусева, пришли инспекторы Росприроднадзора с внеплановой проверкой. Они проверили, устранила ли организация нарушения, найденные и указанные в предписании при предыдущей плановой проверке. По итогам визита инспекция установила, что нарушения остались, и постановила привлечь организацию к административной ответственности за нарушение ч. 2 ст. 11, ч. 2 ст. 21, ч. 5 ст. 23, ч. 1 ст. 44 Водного кодекса. Компании грозили штрафы по ст. 7.6 «Самовольное занятие водного объекта или пользование им с нарушением установленных условий» и ст. 8.1 «Несоблюдение экологических требований при осуществлении градостроительной деятельности и эксплуатации предприятий, сооружений или иных объектов» КоАП. Разница в суммах штрафов по этим статьям для должностных и юридических лиц, как обычно бывает в аналогичных делах, стала основным мотивом и причиной уголовного дела. Так, по ст. 7.6 штраф для должностных лиц варьируется в пределах от 10 до 30 тыс. руб., а для организации — от 50 до 100 тыс. руб. По ст. 8.1 «вилки» соответственно равны: от 2 до 5 тыс. и от 20 до 100 тыс. руб.
Описания дальнейших событий Гусевой и ее защитником с одной стороны, следствием и вторым обвиняемым, главным инженером предприятия Михаилом Рыбиным, с другой сильно отличаются.
Версия Рыбина и следствия. По этой версии Валентина Гусева, решила, что грозящие предприятию штрафы надо минимизировать. Для этого нужно, чтобы Росприроднадзор вынес постановления в отношении Рыбина, а не организации. По указанию Гусевой Рыбин поехал в управление Росприроднадзора, инспекторы которого просили явиться представителя организации, чтобы вручить постановления о штрафах. Там он попросил инспекторов внести в постановления его имя, что они и сделали. В итоге вместо максимальных 200 тыс. руб. штрафа компания «отделалась» двумя штрафами в 2 и 10 тыс. руб. Далее, по словам Рыбина, он отдал постановления Гусевой, которая сказала ему, что сама решит вопрос со штрафами, но не сказала, как именно. Впоследствии на постановлениях появились резолюции Гусевой «Бух. оплатить», ее подпись и дата, которые предназначались бухгалтерии. Но Рыбин отметил, что сам он не видел, как Гусева ставила эти резолюции на постановлениях.
Через три недели директор ушла в отпуск, и. о. руководителя стал Рыбин. В один из дней главбух предприятия принесла ему на подпись платежные поручения на оплату двух штрафов. Рыбин подписал их, так как, по его словам, «не знал на тот момент, что нельзя оплачивать штрафы, наложенные на физическое лицо, за счет средств предприятия». Однако он подчеркнул, что сами постановления Росприроднадзора с визами Гусевой не видел и не отдавал в бухгалтерию. По его мнению, Гусева сама отдала их в бухгалтерию, поскольку они были у нее, а бухгалтерия не могла провести платежи без визы руководителя.
Примерно через год в организацию заявились оперативники ОЭБиПК для проведения ОРМ «обследование помещения». Они заинтересовались как раз постановлениями Росприроднадзора о штрафах. Из восьми постановлений визы Гусевой оказались на двух, оплату по которым подписал Рыбин. Сотрудники полиции позже в суде поясняли, что у них была оперативная информация о растрате денег в МУП «Очистка воды». Очевидно, что сведения о том, что штраф, наложенный на должностное лицо, оплачен с расчетного счета предприятия, полицейские могли получить из бухгалтерии или банка. Но источников своей осведомленности они не раскрыли.
Далее, по словам Рыбина, главбух сделала копии постановлений и выдала их полицейским. Только тогда Рыбин увидел, что на этих постановлениях стоят резолюции Гусевой. Но на момент изъятия копий постановлений Гусевой в офисе еще не было, она приехала чуть позже.
Через пару дней после визита полицейских Гусева попросила Рыбина подписать расписку о том, что он обязуется вернуть в кассу предприятия деньги, оплаченные за наложенные на него штрафы. По его словам, Гусева сама принесла распечатанную на принтере расписку. Он подписал ее и вернул деньги в кассу организации.
На допросах Рыбин сразу признал свою вину в растрате денежных средств совместно с Гусевой. Но при этом указал, что если бы на постановлениях не было резолюций Гусевой оплатить их, то его подпись на платежных поручениях ничего бы значила и бухгалтерия не стала бы проводить платежки.
Версия Гусевой. Валентина Гусева не признавала вину в преступлении с самого начала. Она отрицала, что просила Михаила Рыбина оформить штрафы на него. Узнав, что штрафы уплачены за счет средств предприятия, она взяла с Рыбина расписку о возврате им денег в кассу в течение года. По словам Гусевой, резолюции на постановлениях она поставила не глядя в тот день, когда в компанию пришли оперативники, то есть примерно через год после проведенных платежей. Гусева признала только то, что, возможно, совершила халатность, когда поставила визы на документах, не читая их. Рыбин примерно через две недели после проверки полиции внес деньги в кассу предприятия, и реального ущерба предприятие не понесло.
Позиция и доказательства обвинения
После проведенного ОРМ следствие возбудило уголовное дело и по итогам расследования предъявило Валентине Гусевой и Михаилу Рыбину обвинение по ч. 3 ст. 160 УК — растрата в размере 12 тыс. руб., то есть хищение чужого имущества, вверенного виновному, группой лиц по предварительному сговору с использованием своего служебного положения. Конечно, позицию обвинения можно объяснить тем, что раз преступление совершено, то нужно наказать виновных. Однако вызывает недоумение тот факт, что никакого реального ущерба к моменту начала предварительного расследования не осталось. Зачем было задействовать ресурсы следствия, обвинения, экспертизы и суда, тратить на это сотни тысяч рублей, если ущерб в 12 тыс. руб. (если он вообще был) уже возмещен?!
Тем не менее «уголовная машина» заработала в полную силу и выдала комплект неопровержимых, как могло показаться на первый взгляд, доказательств.
В обоснование обвинительного приговора суд положил, во-первых, показания Михаила Рыбина, данные им на следствии и оглашенные в суде. В суде он только их подтвердил, но повторять не стал. Во-вторых, показания оперативников, которые опровергали версию Гусевой о том, что она поставила визы на постановлениях в тот день, когда они проводили ОРМ и изъяли их копии. В-третьих, заключение экспертизы и показания эксперта, которая определила примерные даты, когда Гусева ставила резолюции на постановлениях. Она категорически опровергала, что резолюции появились в день, который указала Гусева.
Позиция защиты
Защитник Валентины Гусевой адвокат Александр Аверин указал, что, во-первых, соисполнительство, вмененное двум обвиняемым по настоящему делу, является правовым нонсенсом. По фабуле обвинения соисполнительство даже гипотетически невозможно ввиду того, что исполнителем преступления в инкриминируемых действиях может быть лишь одно должностное лицо, имеющее полномочия на оформление платежных документов, которое подписало платежки. Во-вторых, в действиях его подзащитной отсутствует состав преступления. Даже если исходить из версии обвинения, то ее действия были направлены на минимизацию грозящего предприятию ущерба: вместо предстоящего штрафа в размере 200 тыс. руб. (о чем она была заранее уведомлена, и данное обстоятельство было установлено судом) она сумела ограничить расходы предприятия суммой в 12 тыс. руб., то есть сэкономила 188 тыс. руб. бюджетных средств.
Далее защитник отметил, что между резолюциями Гусевой об оплате штрафа, которые были выполнены на постановлениях об административных правонарушениях физического лица, с одной стороны и действиями по оформлению платежных поручений юридического лица с другой нет причинно-следственной связи. В момент оформления и последующей оплаты платежных поручений Гусева находилась в отпуске за пределами РФ, а ее резолюции на постановлениях (даже если бы они появились до ее ухода в отпуск) не имеют юридической силы, ведь постановления об административных правонарушениях составлены на физическое лицо и к юридическому лицу отношения не имеют. Составление платежных поручений, равно как и их проводку через банк, главный бухгалтер произвела на основании устного распоряжения Рыбина, исполнявшего в тот момент функции руководителя предприятия, который и подписал платежные поручения от своего имени.
Также защитник указал, что Рыбин возместил предприятию 12 тыс. руб., поэтому произошедшее можно трактовать как временное заимствование денежных средств предприятия, а не как присвоение денежных средств.
Один из доводов защитника касался позиции обвинения о времени, когда появились резолюции Гусевой на постановлениях о штрафах. Адвокат указал, что по какому-то странному стечению обстоятельств бухгалтерия задержала оплату именно эти двух документов на несколько недель (вплоть до того момента, когда Гусева ушла в очередной отпуск и уехала за границу, а исполняющим обязанности руководителя предприятия стал Рыбин). Однако обычно распоряжения Гусевой об оплате счетов бухгалтерия неукоснительно исполняла сразу же или на следующий день после сделанного распоряжения.
Наконец, защитник обратил внимание суда на то обстоятельство, что Рыбин до прихода Гусевой на предприятие несколько лет выполнял функции директора и привлекался ранее к ответственности за аналогичные действия. Главное в статье Скрыть
Смотреть постановление Верховного Суда по этому делу
Обвинительный приговор
Городской суд не согласился с позицией защиты и счел, что собранных доказательств достаточно для признания Гусевой и Рыбина виновными.
ИЗ МАТЕРИАЛОВ ДЕЛА. «…Предварительный сговор подсудимых на растрату денежных средств подтверждается тем, что административные постановления с визами Гусевой о необходимости оплаты предприятием, наложенные на Рыбина, находились не у последнего, а хранились в бухгалтерии. Суд считает, что время написания расписки Рыбиным об обязательстве внести денежные средства в кассу предприятия не влияет на квалификацию содеянного подсудимыми. В любом случае временное заимствование денежных средств предприятия отсутствует, поскольку срок оплаты в расписке указан более года, и денежные средства были внесены в кассу предприятия практически через год после совершения преступления и только после начала проверки предприятия правоохранительными органами. Также суд не может согласиться с малозначительностью содеянного и крайней необходимостью, поскольку ущерб предприятию причинен в сумме 12 тысяч рублей…» (приговор Собинского городского суда Владимирской области от 28.03.2016 по делу № 1–11/2016). Суд назначил осужденным наказания в виде штрафов в 15 тыс. и 10 тыс. руб.
«Самым сложным в этом деле для меня было осознание правовой дремучести правоприменителя»
— Что было самым сложным в деле?
— С точки зрения фабулы обвинения и юридической конструкции деяний дело не было сложным. Согласно обвинению имело место соисполнительство. То есть два лица одновременно сидели в одном кресле руководителя предприятия и одновременно водили пером, делая визу в графе платежного документа, что в здравом уме представить проблематично. Самым сложным в этом деле для меня было осознание правовой дремучести правоприменителя, который полностью подчинен обвинительному уклону.
— Возможно, следующий вопрос покажется вам некорректным, но он все же возникает. Создается впечатление, будто главного инженера сделали козлом отпущения, так как он, по сути, устно распорядился оплатить счета, которые до этого предписала оплатить его руководитель. Он сотрудничал со следствием и рассказал все, но в итоге остался с судимостью. Очевидно, был конфликт интересов двух обвиняемых по делу?
— Ваш вопрос сложный, поскольку не имеет короткого и простого ответа. Начну с того, что я 13 лет выполнял функции председателя Собинского городского суда Владимирской области (с 1987 по 2000 год), и с главным инженером, занимавшим в то время разные ответственные должности, знаком, и отношения у нас хорошие.
Смею вас заверить, что козлом отпущения, как верно подмечено, его в данном деле действительно сделали, но не моя клиентка, а те же самые правоприменители, о которых я чуть ранее имел неосторожность высказать свое откровенное мнение. Но, к сожалению, отечественная история знает многочисленные примеры борьбы государства (в первую очередь в лице правоприменителей) с «врагами народа». Верх цинизма этой борьбы всегда воплощался в статистическую отчетность и погоню за показателями.
Возвращаясь к делу, сообщу, что в связи с уголовным преследованием моя подзащитная была уволена по инициативе работодателя практически сразу же после возбуждения уголовного дела. А главный инженер по-прежнему работает на своем месте.
В процессе инициированных нами требований к казне в порядке возмещения ущерба реабилитированному лицу за незаконное уголовное преследование суды не усмотрели связи между увольнением и этим преследованием. Это при том, что уголовное дело было возбуждено по заявлению руководителя, в котором было указано, что моя подзащитная присвоила 12 тыс. руб. при обстоятельствах, впоследствии «закрепленных» следствием и судом.
Материальный ущерб в виде потери заработка (контракт был досрочно разорван в связи с увольнением, а недополученная заработная плата за три года составила значительную сумму) компенсирован не был. Моральный вред, причиненный моей подзащитной в результате незаконного уголовного преследования, длившегося 2 года 2 месяца и 22 дня (из которых свыше девяти месяцев она была ограничена в свободном перемещении в связи с подпиской о невыезде), отечественная Фемида оценила в 80 тыс. руб. Расходы на оказание юридической помощи в процессе требований о возмещении морального вреда компенсировала в размере 10 тыс. руб. Но мы продолжаем отстаивать свои требования и направили соответствующие кассационные жалобы в Верховный Суд РФ. Главное в статье Скрыть
Александр Валентинович Аверин, д. ю. н., адвокат, профессор юридического института Владимирского государственного университета им. А.Г. и Н. Г. Столетовых, профессор кафедры теории и истории государства и права Владимирского филиала РАНХиГС при Президенте РФ, защитник по делуПозиция судьи Верховного Суда РФ и оправдание
Апелляционное обжалование не принесло результатов, как и первая попытка отменить приговор в кассационном порядке. Только судья Верховного Суда РФ прислушалась к доводам защитника и постановила передать дело в президиум областного суда для рассмотрения в суде кассационной инстанции.
ИЗ МАТЕРИАЛОВ ДЕЛА. «<…> При решении вопроса о виновности Гусевой в совершении указанного преступления судом не учтено, что обязательным признаком хищения является наличие у виновного корыстной цели, то есть стремления изъять и (или) обратить чужое имущество в свою пользу либо распорядиться указанным имуществом как своим собственным, в том числе путем передачи его в обладание других лиц. <…>
<…> Исходя из фактических обстоятельств дела, установленных судом, следует, что Гуcевой было известно о том, что штрафы за допущенные нарушения в деятельности МУП могут быть наложены как на предприятие, так и на должностное лицо, а также то, что размер штрафа, наложенного на предприятие, значительно превышает размер штрафа, который может быть наложен на должностное лицо предприятия. И именно желая избежать выплаты штрафа в большем размере, который может быть наложен на предприятие, Гусева предложила Рыбину взять ответственность за допущенные нарушения на себя, а впоследствии решить вопрос об уплате наложенных на него штрафов за счет предприятия. Таким образом, судом установлено, что, предложив Рыбину взять ответственность за допущенные МУП нарушения на себя, Гусева тем самым освободила предприятие от уплаты штрафа в значительно большем размере.
Кроме того, как следует из <…> показаний Рыбина, причиненный предприятию ущерб в размере 12 000 рублей возмещен им в полном объеме в январе 2015 года. Данные обстоятельства ставят под сомнение как наличие у Гусевой корыстного мотива, так и причинение ее действиями реального материального ущерба предприятию, что является необходимыми признаками хищения <…>»
Логику судьи ВС РФ восприняли в президиуме областного суда. В апреле 2017 года президиум Владимирского областного суда постановил прекратить уголовное дело в отношении Гусевой за отсутствием в деянии состава преступления и признал за ней право на реабилитацию.
В отношении Михаила Рыбина президиум изменил приговор, исключил из него признак совершения им преступления группой лиц по предварительному сговору и смягчил назначенное наказание (постановление президиума Владимирского областного суда от 24.04.2017 по делу № 44у-22/2017).
Вернуться
Запомним